В романе обрисованы нравственные коллизии связанные со становлением буржуазных отношений в хлебном Зауралье во второй половине XIX века. “– А ты откедова взялся-то, дедко? – А божий я… – Божий, обшит кожей?.. Знаем мы вашего брата, таких-то божьих… Говори уж пряменько: бродяга? – Случалось… От сумы да от тюрьмы не отказывайся, миленький. Из-под Нерчинска убег, с рудников. – Так-то вот ладнее будет… Каторжный, значит? – Как есть каторжный: ни днем, ни ночью покоя не знаю. – Ну, мы тебя упокоим… К начальству предоставим, а там на высидку определят пока што. Толпа мужиков обступила старика и с удивлением его рассматривала. Да и было чему подивиться. Сгорбленный, худенький, он постоянно улыбался, моргал глазами и отвечал зараз на все вопросы. И одет был тоже как-то несообразно: длинная из синей пестрядины рубаха спускалась ниже колен, а под ней как есть ничего. На ногах были надеты шерстяные бабьи чулки и сибирские коты. Поверх рубахи пониток, а на голове валеная крестьянская белая шляпа. За плечами у старика болталась небольшая котомка. В одной руке он держал берестяный бурачок, а в другой длинную черемуховую палку. Одним словом, необычный человек. – Бурачок-то у тебя зачем, дедко? – Бурачок?.. А это хитрая штука. Секрет… Он, бурачок-то, меня из неволи выкупил”.
