В какой то момент я поняла, что эта терраса с платаном Гаргантюа, пиршественный стол, на который под наши протестующие стоны все несли и ставили какие то еще миски и тарелки, приветливо невозмутимый Василис, дающий имена еде, как Всевышний давал имена растениям и животным, – весь этот долгий летний день в синеве и лазури я и стану вспоминать, когда Крит отодвинется в памяти в некое вечное сияние. Возможно, я даже немного «поплыла», потому что мне хотелось все время повторять эти танцующие названия, и я, уже переполненная едой, зачем то протягивала руку за еще одним ребрышком, восклицая: – Поедаки! Огураки! Маридаки! Братья Марматаки! Дина Рубина
