Наступает страшный “День баррикад”. Во главе баррикад стоят герцогиня Монпансье и ее брат герцог Гиз. Гизы, настойчиво домогавшиеся короны, делают все, чтобы дискредитировать Генриха III. Генрих III, видя превосходство партий Гиза, отдает приказ убить его. Это убийство окончательно порвало связь Генриха III с католической партией, и он вступает в союз с Генрихом Наваррским. Лиге грозит большая опасность, но тут доминиканский монах Жак Клеман убивает Генриха III кинжалом. Это событие открывает Генриху Наваррскому путь к французскому престолу. Через неделю после смерти герцога Анжуйского король Генрих III сидел у себя в Лувре. За его креслом вытянулись герцоги Крильон и д’Эпернон, перед королем стояла королева-мать, бледная, застывшая в ледяном спокойствии. Хотя Генрих не раз просил ее сесть, но она предпочла остаться стоять. — Итак, государь, — сказала она, — вы вызвали меня! Я жду. — Государыня-мать, — ответил король, — я хотел извиниться перед вами в присутствии этих господ, которых считаю своими вернейшими слугами, в том, что так долго не делал попыток воспользоваться вашими мудрыми советами. — Сын мой, — ответила королева, — я всегда готова прийти к вам на помощь советом, но только не поздно ли теперь? К сожалению, слишком многое произошло во время моего заточения в Амбуазе и господствования ваших миньонов. — Они умерли, государыня-мать! — Умерли, но оставили прискорбное наследство вашему величеству! — Какое наследство? — Народную ненависть! Генрих и бровью не повел в ответ на это, а спокойно сказал: — Государыня, я знаю, чем можно заставить народ образумиться! Этого не долго ждать, и если парижане вздумают отказать мне в повиновении, я… им не завидую! Королева-мать не без удивления посмотрела на сына. — Пора уже нам открыть глаза, — продолжал король, — и обратить внимание на интриги Лотарингского дома. — Но ведь я уже давно обращала ваше внимание на это, государь, — не без иронии заметила Екатерина. — Я совершил ошибку, поверив дружбе герцога Гиза и не приняв достаточных мер предосторожности против адской изобретательности его сестрицы, герцогини Монпансье! О, вы еще не знаете, государыня-мать, на что дерзнула эта женщина в Шато-Тьерри! — Я все знаю, — спокойно возразила Екатерина. — Я даже знаю, что монах, ставший орудием ее рук, не умер. — Да, — ответил Генрих, — я приказал врачу сделать все, чтобы спасти этого человека. Когда он окончательно оправится, то предстанет перед парламентом! Королева-мать пожала плечами.
